Лежим мы как-то на бережку, основали временный читальный клуб морских котиков. У меня Хэрриот по-английски, у Марго что-то незаметное на ой-поде. Внезапно мимо нас на хорошей скорости по неровной прямой прочесывает удалой купальщик в красных труселях. А следом за ним объвляется его дружбан, чувак лет 40, по которому видно, что первое похмелье у него случилось лет в 12 и с тех пор оно его не оставляло. Он тормозит в 5 шагах от нас, выпучивает глаза, чтобы лучше нас видеть и обращается к собрату:
- Эй!..на.. Ты куда пошел?.. на... Тут, на, Чехов, Тургене! Чехов, Тургенев...
Мы с Марго безуспешно пытаемся прикинуться камушком. Но мы уже сильно коричневее их, так что на гальке нас отчетливо видно. Потому мы просто с громким молчанием и очевидным безразличием делаем вид, что ситуция нас не касается. А ситуация как раз стремится коснуться! Обернувшись полупьяным девианом (сокращение от павиана с девиантным поведением) ситуация пыталась втянуть нас в себя стремительно и беспощадно.
Мужчинко присел над Марго и прогудел что-то вроде
- Get off here! - заявила я ему, бешенно вращая глазами. - Why don't u leave us in bloody peace?? Why are we supposed to tolerate your crappy self next to us?
Чувачок призадумался.
- О, - обратился он к приятелю, так и лежавшему поодаль, - глянь, на, иностранки, на.. А вы с какова пансионата? - он не оставлял надежды, что ситуацию еще можно развернуть в правильное русло.
- Do u understand English at all?? I don't speak Russian! - Марго молчит, притворяется камушком с берега Темзы и старается не ржать в голос.
- Англииийский, - задумчиво протянул завидный ухажер, - не французский... - Поднялся и - о чудо! - ушел. В очередной раз я поздравила себя с правильным выбором факультета в далеком 1996. Было навязчивое ощущение, что заговори я на французском, мужчинке не составило бы труда пополемизировать со мной на языке Стендаля и Камю.
Еще минут через 5 мы задымились и почувуствовали неумолимое желание ползти в море. Но тут есть одно но. Пляж галечный, ступням несколько дискомфортно, и для уменьшения дискомфорта мы обычно входили в море с незатейливым матом. Но в данном случае нам нельзя было проколоться, примерно как радистке Кэт, рожавшей в немецком роддоме. Потому входили и выходили мы из моря в гнетущем молчании и с вытаращенными глазами.
Слава богу, такой случай выдался единственный.
